Им дарят открытки, их чествуют по телевизору. Они носят форму, сияющую латунью и доблестью. Но вы не видите главного. Вы не видите фантомной крови на их руках.
Она не отмывается. Ни мылом, ни спиртом, ни временем. Это следы тех, кого не успели спасти. Чья жизнь ускользнула сквозь пальцы, обугленная и бездыханная. Они приходят на вызов, чтобы бороться со стихией, а находят тишину. Ту самую, что наступает после криков. И эта тишина въедается в кожу глубже едкого дыма.
Их страх — не в языках пламени, лижущих потолок. Не в раскалённых балках, готовых рухнуть. Их главный страх — опоздать. Услышать в эфире адрес своего дома и почувствовать, как по спине бежит ледяной пот. Потому что там, за дверью, за стёклами, за стенами — могут быть они: те, чьи имена и лица он будет потом месяцами видеть в темноте перед сном. Ребёнок, который не успел выбраться из-под кровати. Старик, который не смог дойти до выхода. Они остаются на руках тяжёлым, липким, невидимым грузом.
Они тушат дома, а выносят из огня призраков. Эти призраки живут в карауле. Сидят с ними за столом, когда они пьют вечерний чай. Смотрят на них с групповых фотографий. «Вот тут, — думает пожарный, глядя на свою улыбку годовой давности, — вот в этот день я ещё не знал, как пахнет горящий человек».
Их учат надевать маску, чтобы не задохнуться. Но их не учат, как снять с души этот налёт чужой смерти. Как объяснить жене, почему ты вздрагиваешь от запаха гари, идущего с кухни? Как рассказать детям, что папа боится не монстров под кроватью, а тихого треска горящей проводки в стенах?
И вот он сидит, этот герой, и смотрит на свои чистые, сильные руки. Он видит на них шрамы от искр, мозоли от рукавов. Но он знает, что вы не увидите главного — невидимых, липких следов фантомной крови. Крови тех, кого он не спас. И эта кровь кричит в нём громче любой сирены.
